Я сел на парапет, тяжело дыша. Раймондо устроился рядом, то и дело озабоченно поглядывая на меня.
— Этот слизняк действует мне на нервы, — прервал я затянувшуюся паузу. — Я уже в норме. Когда они приедут, приведи его и Лопеса сюда. Пусть Лопес покрутится здесь, а затем уйдет на веранду. Скажи Тимотео, чтобы он позвал меня, когда останется один. С дерева крыши мне не видно. И постарайся, чтобы он выглядел как убийца. Если он будет таким, как поднялся сюда, Лопес не поверит, что он способен убить и муху.
— Хорошо. А как ты сам?
Я хмуро глянул на него.
— Я его убью, если тебя это интересует.
Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, затем он кивнул.
— Мне жаль, что ты попал в такую передрягу, солдат. Я понимаю, что пользы тебе от этого никакой, но хочу, чтобы ты это знал.
— Тут ты прав. Пользы от этого никакой.
В молчании мы просидели минут двадцать, глядя на дорогу.
— Они едут, — Раймондо вскочил.
До нас донесся шум приближающегося автомобиля.
— Сделай все, чтобы он выглядел как убийца, — я встал на парапет, полез на дерево, добрался до ветви, на которой сидел раньше, уселся на ней, свесив ноги.
— Не видно меня? — крикнул я вниз.
— Нет, — ответил Раймондо, а после паузы добавил:
— Удачи тебе, солдат.
Я привалился спиной к стволу. Что делается внизу, я не видел: слишком густой была листва. Я слышал голоса, хлопанье дверец автомобиля. Я узнал голос Саванто, но не мог понять, что он говорит: разговор шел на испанском. Ему отвечал грубый голос, который я слышал впервые. Я догадался, что он принадлежит Лопесу, свидетелю.
Потом на крышу поднялись люди. Говорили они по-испански. Я так и не дождался, чтобы Тимотео произнес хоть слово. Похоже, он все еще пребывал в трансе. Наконец, заскрипели ступени деревянной лестницы. Я понял, что они ушли, оставив Тимотео одного. Взглянул на часы. 14: 45. Еще четверть часа, и на воде появится Диас... если вообще появится.
Капли пота катились по моему лицу. Я думал о выстреле. О том, как поймаю в перекрестье оптического прицела голову Диаса. О глухом хлопке, который вырвется из глушителя, когда я нажму на спусковой крючок. О Диасе, который уткнется в воду с дыркой в голове.
Я замер, прислушиваясь. На крыше царила полная тишина. Остался ли Тимотео один? Я не решился спуститься, не получив его сигнала.
Но вот до меня донесся его шепот.
— Мистер Бенсон...
Ребенок, зовущий мамочку, со злостью подумал я, взялся за ветвь рукой, готовясь спускаться, и обомлел.
Подо мной свернулась в клубок гремучая змея, ее раздвоенный язычок появлялся и исчезал в пасти в дюжине дюймов от моей ноги.
Гремучая змея, одна из самых ядовитых змей Флориды, судя по всему, нацелилась на мою ногу.
— Мистер Бенсон...
Ответить я не рискнул. Звук моего голоса мог побудить змею броситься на меня. Я не смел пошевелить ногой, меня прошиб холодный пот. Я всегда боялся змей, даже при виде безобидного ужа у меня по коже бегали мурашки. Не мигая, смотрел я на свернувшуюся в клубок смерть. Выстрел, Диас, Тимотео, Люси тут же забылись. Я сидел на ветви, окаменев от страха.
— Мистер Бенсон... — настойчивее, громче.
— Тут змея, — выдохнул я.
Не знаю, услышал ли меня Тимотео, но змея подняла голову. И, словно кто-то потряс мешочек с сухими фасолинами.
Я сидел, не шевелясь. На веранде о чем-то оживленно говорили по-испански. Ветер шуршал пальмовыми листьями. Я смотрел на змею. Ноги начало сводить судорогой.